Юрий Дмитриев
ИМПЕРАТРИЦА – ОХОТНИЦА
Вступившая в ноябре 1741 года на российский престол в результате дворцового переворота, младшая дочь «солдатского батюшки-царя», Петра Великого и Екатерины I, Елизавета Петровна была полной противоположностью Анне Иоанновне, получившей в годы своего правления в российском обществе прозвище «Анна кровавая».
Милостивый манифест обнародован был императрицей Елизаветой I раньше коронования. В нем народу представлялось гораздо больше льгот, нежели при предшественниках Елизаветы Петровны. Сложены были все казенные недоимки с 1719 по 1730 год; был понижен подушный оклад с помещичьих крестьян; освобождены от наказания, ссылки, штрафов лица, совершившие не особенно важные преступления, а также похитившие или растратившие казенные деньги и вещи, если они были несостоятельны; освобождены сосланные на каторгу даже с предоставлением права вступить в государственную службу; приговоренным к смертной казни последняя заменена была каторгой или ссылкой, сообразно степени их виновности.
Императрица Елизавета Петровна не только любила охоту, но и страстно ей увлекалась. Охотой она заинтересовалась еще в своей молодости, в 18-19 лет, под влиянием своего царственного племянника, юного Петра II. В 1727-1728 годах она постоянно сопутствовала Петру II в его непрерывных охотничьих поездках. Осенью 1728 года, поселившись под Москвой, почувствовав к себе нерасположение Петра, она в отдалении от двора, уже не оставляла охоты, которую успела полюбить, и часто развлекалась ей в тесном кружке приближенных.
Сначала цесаревна Елизавета жила в подмосковном селе Покровском, в XIX веке, вошедшем в черту города Москвы, затем в Александровской слободе, памятной по жизни в ней грозного царя Ивана Васильевича IV. Слободу Елизавета полюбила за окружающие ее прекрасные охотничьи угодья. Приказала построить себе два деревянных дворца на каменном фундаменте: летний и зимний.
Во всем блеске молодости стройная красавица с выразительными голубыми глазами, роскошными, каштанового цвета волосами, Елизавета часто выезжала верхом, в мужском платье, на соколиную охоту в те самые места, где некогда тешились ею ее дед и прадед: цари Алексей Михайлович и Михаил Федорович. Цесаревна была бесстрашной наездницей и неутомимой охотницей, и с наступлением лета ежедневно совершала конные прогулки. Образ императрицы-охотницы предстает перед потомками в мундире Преображенского полка, патроном которого она являлась, верхом на коне «…крутя главой, звенит браздами и топчет бурными ногами, прекрасной всадницей гордясь». Постоянным ее спутником был прапорщик Преображенского полка, ее ездовой, поручик А.Я. Шубин. Цесаревна занималась также и ружейной охотой на птиц; но более всего любила псовую охоту на зайцев.
Длинный ряд охот, в которых Елизавета Петровна принимала участие, уже облаченная самодержавной властью российской императрицы, открывается в Москве, куда государыня переехала в январе 1742 года для коронации. Вслед за двором, отправившимся из Петербурга в Москву, последовала и императорская охота в полном своем составе; для перевозки ее было нанято 80 ямских подвод и истрачено до 250 рублей – сумма очень крупная по тому времени. Придворная охота, развиваясь, обособляется – по общему закону развития государственных и общественных учреждений – и выделяется в самостоятельное егермейстерское ведомство. В царствование императрицы Елизаветы Петровны является новый самостоятельный орган высшего управления императорской охоты – Обер-егермейстерская канцелярия.
Особенно часто императрица охотилась в течение осени и зимы 1742 года. 9 октября 1742 года английский резидент при русском дворе сообщал своему правительству: «Императрица чрезвычайно пристрастилась к охоте: министры редко находят случай докладывать ей серьезные дела». В это время Елизавета Петровна часто охотилась на тетеревов, из шалашей с чучелами, в Петровской роще и в окрестностях Измайловского зверинца. Сюда, «в вновь построенные за зверинцем шалаши для стреляния тетеревей», приглашен был 9 октября высокий гость государыни, князь Гессен-Гомбургский. Шалаши (будки) делались деревянные с окнами; внутри них помещалась печка; стены, потолок и пол обивались войлоком и выбеленной холстиной. Снаружи шалаш убирали ельником и прикрепляли на двух брусьях, игравших роль полозьев. Императрица занималась также и зверовой охотой. Для этой цели совершила поездку в подмосковное поместье баронов Строгановых. В Переславском уезде в течение зимы 1742-1743 года для охоты ее величества «обыскивали» медведей и других зверей сыновья тех самых крестьян (Ивана Иванова и Авдея Игнатьева), которым такое же поручение дано было при Петре II.
Елизавета Петровна с большим удовольствием охотилась в окрестностях первопрестольной столицы не только за это время, но и впоследствии всякий раз, когда она посещала Москву. А жила она в белокаменной иногда по целому году. За свое царствование посетила Москву в 1742, 1743, 1744, 1749 и 1752-1754 годах, причем, всегда вслед за двором отправлялась в Москву и значительная часть императорской охоты. Последней охотой императрицы в окрестностях Москвы была псовая охота в Перовских рощах. На охоту были приглашены: цесарский посол, все «чужестранные министры и знатные российские особы обоего пола». С отъезжего поля блестящая кавалькада направилась в Кусково, имение графа Шереметева на торжественный пир. Пример императрицы, страстно любившую псовую охоту, мог только усилить интерес к ней в высшем обществе.
Постоянной резиденцией Елизаветы Петровны был Петербург. В окрестностях северной столицы она развлекалась охотой так же часто, как и в Москве. В окрестностях Петербурга у нее был целый ряд излюбленных мест охоты. Чаще всего императрица посещала мызу графа А.Г. Разумовского, Гостилицы, подобно тому, как в Москве она больше всего любила село Перово, принадлежащее тому же Разумовскому. Любила навещать и другие петербургские дачи графа А.Г. Разумовского – Мурзинку, Славянку и Приморский двор. Радушный хозяин устраивал в честь своей высокой гости (морганатической супруги) пышные празднества и великолепные выезды на охоту. Гром пушек и музыки встречал императрицу при въезде и провожал при выезде из Гостилиц; блестящие иллюминации освещали ее вечерний стол. В Гостилицах производились и псовые, и соколиные охоты, и охоты на тетеревов с чучелами. На псовые и соколиные охоты Елизавета Петровна выезжала после обеденного кушанья и возвращалась к вечернему.
Летом Елизавета Петровна чаще всего жила в Петергофе, «забавлялась охотою» в окрестных лесах. В августе 1748 года на одной из охот императрицы был убит «один медведь чрезвычайной величины, потому что его кожа была без четверти 4-х аршин; также один лось, вышиною от копыт до спины в 2 аршина 6 вершков». Из Петергофа Елизавета Петровна часто выезжала в окрестности: в Царское Село, Красное село, Ораниенбаум, для псовой или птичьей охоты.
По вступлении на престол Елизаветы Петровны ее страстное увлечение охотой повело к дальнейшему значительному увеличению личного состава придворных охот. В феврале 1742 года императрица приказала содержать в силе, «до будущаго Ея Величества» рассмотрения, «яхтъ-штатъ, учиненный в прошлом 1741 году, января 28 дня, за подписанием принцессы Мекленбургской» (Анны Леопольдовны). Но вслед затем, помимо всякого особого «рассмотрения», в первые же месяцы 1742 года личный состав придворных охот был увеличен более чем вдовое.
Прежде всего, императрица решила пополнить или, вернее, заново организовать псовую охоту, которая в предыдущих штатах была весьма ограничена. По обыкновению, на этот раз прибегли к конфискации частных охот. Императрица отправила в Москву к обер-гофмейстеру графу Салтыкову своего ловчего Лаврентия Никитича Стромилова с приказанием, чтобы граф Салтыков, «взяв из деревень графа Михаила Головкина охоты птичью и псовую и с охотниками», отдал их в смотрение Стромилову. Самому же Стромилову повелевалось набрать «в прибавку» еще охотников «добрых, сколько сыщет»; граф Салтыков должен был оказать Стромилову при комплектовании охоты «всяческое содействие» и выдавать из дворцовой канцелярии «как одному ловчему», так и всем набранным охотникам платье и пищу или жалованье в том же размере, в каком оно выдавалось петербургским охотникам.
В начале 1742 года псовая охота была уже Стромиловым скомплектована; в ее состав, кроме охоты графа Головкина и «добрых» охотников, набранных на стороне, вошли, вероятно, и чины охоты бывшей великой княжны из Александровской слободы; так что личный состав ее достиг в то время до 39 человек, на которых ассигновано было денежного жалованья около 750 рублей и хлебного – в соответственном размере. Во главе этой охоты стоял ловчий (Стромилов). При охоте были свой комиссар и писарь; охотников было 14 человек, выжлятников – 12, наварщиков – 7, корытничих – 2 и 1 стремянной охотник. В следующем 1743 году Стромилов с частью этой псовой охоты прибыл по указу императрицы в Петербург. В 1746 году псовая охота состояла уже только из 25 человек; позднее она, вероятно, растворилась в общем составе императорских охот; заведовавший ею ловчий Стромилов вышел в отставку по болезни с награждением «рангом секунд-майором» 24 апреля 1749 года.
Кроме охоты, подчиненной ловчему Стромилову, в Москве в 1742 году организована была и другая псовая охота. Ее составными частями были: 1. «двор Ея Величества борзых собак», 2. «стаи русских гончих собак» и 3. «аглицкая стая гончих». При «дворе борзых собак» состояло всего 9 человек: стремянной егерь, стремянной охотник, 4 охотника и 3 выжлятника. При стаях русских гончих собак состояло: 2 корытничих, 22 охотника и 17 выжлятников, всего 41 человек. В составе «англицкой стаи гончих» находим 10 человек: 1 корытничего, 2 охотников и 7 выжлятников. Кроме того, в собственной ее величества Александровской слободе находилась псовая охота, состоявшая из 11 человек и предназначенная «для выкормки и наески» (наездки) гончих молодых собак. Подобный характер эта охота сохранила за весь рассматриваемый период, поставляя уже вполне обученных собак в императорскую охоту. В Петербурге вся псовая охота в то время состояла только из 10 человек: 1 стремянного охотника, 2 охотников, 3 выжлятников, 2 наварщиков и 2 конюхов. Кроме того, в Ораниенбауме было 4 охотника.
Увеличение личного состава императорских охот коснулось не одной только псовой охоты. В том же, 1742 году при зверовых охотах в Петербурге состояло 28 человек: 1 слоновщик, 17 зверовщиков из индийцев и 10 зверовщиков различных национальностей: персов, армян, греков, итальянцев и русских, то есть по сравнению с первым яхт-штатом число чинов при этих охотах за два года увеличилось почти в два раза. Личный состав московской птичьей охоты по сравнению со штатом 1740 года увеличился также более чем в два раза (до 32 человек – в 1755 году).
Вследствие такого большого увеличения личного состава императорских охот нормы содержания, установленные штатом 1741 года, оказались совершенно недостаточными. Особенно ярко сказалось это, когда вновь возникшая охота Стромилова переехала в Петербург; здесь чинам ее тотчас же была прекращена выдача содержания. Обер-егермейстерская канцелярия была поставлена в затруднительное положение: она не считала возможным содержать прибывшую охоту за счет своей штатной суммы, а специального ассигнования на нее не было. Обер-егермейстер А.Г. Разумовский представил Сенату подробный доклад, в котором указывал на невозможность содержать охоту на сумму, определенную по штату 1741 года, и просил об ассигновании на охоту новых сумм. По этому докладу императрица повелела 23 февраля 1743 года, чтобы царская охота содержалась, не стесняясь нормами штата, и чтобы московская главная дворцовая канцелярия, как и петербургская контора, впредь до утверждения нового штата выдавали деньги по требованиям Обер-егермейстерской канцелярии «без всякой отговорки и остановки».
Деятельность императорской охоты в царствование Елизаветы Петровны развивалась настолько быстро, что никак не могла уложиться в рамки штатов, постоянно переростая их. В 50-х годах в охотниках снова явился недостаток. Прежде всего, «умаление служителей» обнаружилось в Москве при птичьей и псовой охотах. Для устранения этого недостатка решили воспользоваться заштатными (закомплектными) чинами. В Можайский уезд был послан приказ выслать в Москву «закомплектных» кречетников, Тихона и Якова Петровых, «за караулом и на их коште в немедленном времени»; был также выписан и «закомплектный» кречетник Анисим Петров из села Горок Переславского уезда.
В 1758 году 6 сентября «при парадном выводе слонов», которых показывали прибывшему тогда в Петербург польскому принцу, императрица Елизавета Петровна обратила внимание на недостаточное число принимаемых участие в церемонии чинов оберегермейстерского ведомства и строжайшим образом приказала принять меры для устранения на будущее время подобного недостатка в наличном составе придворной охоты. Замечание императрицы было принято к сведению.
В императорской охоте особая роль принадлежала охотничьим собакам: борзым, гончим, меделянкам и другим породам. Охотничий двор находился в Царском Селе рядом с Конюшенным, довольно далеко от дворца, чтобы собачий лай не беспокоил императрицу. В царской псарне постоянно находилось великое множество собак, гончих не менее 250, а борзых около 450, не считая других лоших собак, с которыми охотились на кабанов, оленей, лосей.
Любовь к животным, участвующим в процессе охоты у Елизаветы Петровны была сильной и своеобразной – болезнь собаки или сокола тревожила императрицу и вызывала у нее непритворную скорбь.
В 1757 году императрица приказала возобновить в Петергофе места, где ставятся цели, которые были в Монплезире (организовать стрелковый тир). Было приказано прислать из Оружейной палаты, по выбору присутствующего при Обер-егермейстерской канцелярии, четыре штуцера и дюжину пистолетов лучших мастеров, осмотрев и испробовав их порохом, «чтоб было возможно Ея Императорскому Величеству из оных стрелять без малейшего затруднения».
С самого начала царствования Елизавета Петровна подтвердила изданные при Анне Иоанновне указы о борьбе с браконьерством. 1 декабря 1741 года, «в возобновление прежде выданных указов», велено было объявить о запрещении охоты под Петербургом и 19 декабря – под Москвой на 100 верст кругом. Через год указом 11 декабря 1742 года запретный для охоты район под Москвой был уменьшен со 100 до 50 верст, и при этом вновь было объявлено с барабанным боем строгое воспрещение: «Около Москвы во все стороны, расстоянием на 50 верст, со псовою охотою и тенетами никому не ездить и как зверей, так и птиц не травить, и не ловить, и не стрелять, и ни какими вымыслы не ловить же». Охота на зайцев впоследствии, в 1752 году, воспрещена была также в провинциях: Переславской, Юрьево-Польской и Суздальской и в Шуйском уезде тогдашней Московской губернии, с прилегающими к ней частями губерний Ярославской и Костромской. Капралам и ефрейторам московского драгунского «шквадрона» (полка) вменено было в обязанность преследовать браконьеров. Драгуны объезжали окрестности Москвы и очень часто ловили и приводили в Московскую егермейстерскую канцелярию охотников с ружьями, собаками и лошадьми на суд и расправу. Но драгунские караулы оказались недостаточными и не пресекали браконьерства. Время от времени обнаруживалось, «что не токмо в запретительных местах (на 50 верст), но и в самой близости Москвы, а именно в Перовских Строгановских рощах и около села Коломенского, и в прочих тому подобных местах, не страшась Ее Императорского Величества указов, некоторые презрители, как со псовою охотою ездят, так и птиц всячески ловят и стреляют». Наряду с крестьянами «презрителями указов» часто оказывались подмосковные дворяне – помещики средней руки.