Эта легендарная порода охотничьих собак окончательно исчезнувшая еще в середине XIX века, действительно имеет право называться старинной, так как в основание ее легла туземная раса зверовых собак, употреблявшихся еще в Древней Руси для охоты на крупного зверя. На Руси до нашествия монголов для охоты употреблялись исключительно туземные собаки северного или лесного типа в различных видоизменениях, иногда с более или менее незначительной примесью мордашей. Эти собаки были и борзыми, и гончими, и травильными, наконец, ищейками на соколиной охоте.

Л.П. Сабанеев высказывал предположение о происхождении старинных русских гончих от борзоватых северных остроухих собак великих киевских князей с подмесью молоссов, причем позднее для упрочения чутья и гончих качеств к ним была подмешана кровь татарских гончих. Последние дали им подпалины и более гончий склад. Им также было высказано мнение об идентичности старинной русской гончей с лошьими собаками времен московских царей. Это мнение основывалось на следующих соображениях.

Зверовые собаки, гонявшие и останавливавшие оленя, лося и других крупных, преимущественно копытных зверей (зубра, тура и др.), имелись, по-видимому, только у князей и дружинников и ценились очень высоко. Известно, что даже в дотатарский период охота на крупного зверя подлежала некоторым ограничениям, так что собаки, наиболее пригодные для такой охоты, могли встретиться только у немногих привилегированных лиц и составляли особую аристократическую породу. Собаки эти, судя по фрескам, сохранившимся на лестницах Софийского собора в Киеве, построенного Ярославом Мудрым, имели большую аналогию с ловчими собаками, изображаемыми на барельефах Греции, и представляли помесь северных борзоватых собак с могучими молоссами, давшими им силу и непомерную злобность. Так как лошьи собаки времен царя Алексея Михайловича также пользовались особенным уважением охотников и имели то же значение, то весьма логично заключить, что они происходят от этих ловчих собак Древней Руси, хотя, быть может, с примесью татарских гончих.

Лосей выслеживали, осочили и травили особыми лосиными собаками, откуда видно, что собаки эти имели много общего с гончими. Проходит полтораста лет и Левшин в своем «Всеобщем и полном домоводстве» прямо называет их лошьими гончими: «Третья порода гончих (кроме костромских и брудастых) называется лошими, потому что они единственно только к гоньбе по лосям (иногда по медведям) употребляются. Это род собак дворных, очень рослых и сильных, густую и длинную шерсть имеющих, уши острые и головы большие». Большие головы доказывают примесь меделянок. Название «старинная русская гончая» появилось в печати только в середине XIX века, но старики помнили, что так называлась порода гончих еще в начале столетия. Первым описал ее Кишенский на основании своих наблюдения и указаний старых охотников, и из описания его видно, что лошьи гончие имеют много общего со старинными русскими гончими и что последние, весьма вероятно, происходят от этих лошьих гончих. Это доказывается очень большим для гончих ростом, сравнительной толщиной головы, полустоячими ушами, псовиной, отчасти окрасом и, наконец, тем, что последние гончие были скотинниками, чего и следовало ждать от потомков собак, приучавшихся столетиями заганивать копытных зверей, притом собак с несомненной примесью травильных, т.е. мордашей.

Описание старинной русской гончей у Кишенского менее полно, чем у Губина, а потому, приняв описание Губина, параллельно с ним следует привести признаки, указанные Кишенским.

«Рост очень крупный, как выжлецов, так и выжловок, которые мене выжлецов бывают только на какой-нибудь один вершок» (Губин). Один вершок — 4,45 см (прим. ред.). «Собака очень большого роста, от 13-16 вершков» (Кишенский).

«Голова очень большая, длинночутоватая и сухая; лоб хотя и широкий, но ровный к основанию чутья» (Губин). «Голова широкая, прилобистая; морда длинная, несколько горбоносая, довольно толстая, но сухая, без брылей» (Кишенский). «Основание чутья длинное, толстое и при этом непременно ровное, не утончающееся к концу (как бы четырехугольное), и конец его развитый, подвижный» (Губин).

«По виду русская прямогонная гончая свирепа, велика, мощна и тепла, ладиста, подрывиста, ребриста, росла и широка — словом, прямогонная гончая должна быть всегда в борзых ладах» (Губин). «В общем, старинная русская гончая имеет какой-то, не скажу волчий, но звероватый вид, и с первого взгляда видно, что эта паратая и неутомимая собака» (Кишенский).

«Глаза очень большие, темные или очень темного цвета и всегда на слезе (глаз как бы подернут слезой, из-за которой виднеется кровяной белок свирепого на вид глаза) (Губин).

«Глаза небольшие, желтые навыкате» (Кишенский). Это противоречие объясняется тем, что гончие Губина имеют более крови мордашей, чем гончие, описываемые Кишенским.

«Уши тонкие, правильные и плотно прилегающие к щеке собаки. При возбуждении она никуда их не запрокидывает, а только вздергивает кверху, как крымская и горская борзая. Уши поставлены не низко и не особенно высоко» (Губин). «Уши короткие; углом, полустоячие и очень подвижные» (Кишенский).

«Подгрудка не бывает, исключая очень осенистых» (Губин). «Шея пропорциональной длины, толстая; у старых собак кожа отвисает, образуя подгрудок» (Кишенский).

«Ребра низкие, ниже локотков, бочковатые и крутые» (Губин). « Туловище (колодка) очень широкое, крутореберное; грудь не особенно широка, но очень выпуклая, опускается до локотков, а иногда и ниже» (Кишенский).

«Спина прямая, с легкой напружиной, мочи широкие, крепкие, тело мускулистое, портки (черные мяса) очень развитые» (Губин).

«Ноги прочные, сухие и крепкокостистые; лапа круглая, в комке, т.е. с плотно сжатыми, сухими, костистыми пальцами; постанов ног правильный; задних прибылых пальцев никогда не бывает, и вообще прямогонная русская гончая скорее должна быть высока на ногах, чем низкая, и притом как бы высокопереда, но не сохастовата и не переляка. Стоять должна на коготках и впереду, как борзая» (Губин). «Ноги высокие, толстые, очень мускулистые и сухие» (Кишенский).

«Гон прямой, всегда полусерповидный, почему она носит название русской прямогонной гончей» (Губин). « Хвост (гон) серпом или в виде старинной турецкой сабли, носится не особенно круто» (Кишенский). «Следует заметить, однако, что левашовские гончие, о которых говорит Губин как о типичных русских прямогонных, отличались крутогонностью, так что название «прямогонная» не особенно удачно», замечает Л.П. Сабанеев.

«Шерсть не длинная и не особенно короткая, не более около полувершковой длины, на спине около 3/4 — вершковой длины, но плотная, густая и грубая на ощупь; при этом плотно, т.е. гладко лежащая к телу собаки и всегда блестящая. На шее такая же грубоватая шерсть достигает нередко длины от одного с четвертью вершка, но лежит так же гладко, как и вся обыкновенная шерсть прямогонной русской гончей, и только на гачах и с нижней стороны гона эта шерсть пушиста, не превышая, однако, средней длины шерсти на спине и шее. На голове же, ушах и ногах шерсть очень короткая, мягкая, атласисто — гладкая. В возбужденном состоянии русская прямогонная гончая запрокидывает шерсть на спине и шее наперед, как щетину, и через то, как бы вырастает на ногах, что и делает во время гоньбы по волку» (Губин). «Псовина на голое и ногах маленькая, гладкая, на колодке густая и грубая с мягким подшерстком; на шее особенно длинна, как у волка; на хвосте густая и грубая, одинаковая во всю его длину» (Кишенский).

«Цвет шерсти у прямогонных гончих черный, но всегда с серым подшерстком и в подпалинах, с очками; подласый, багряный и серый также иногда в подпалинах; пегих, светлых мастей и белых прямогонных чистокровных русских гончих никогда не бывает» (Губин). «Окрас псовины напоминает волка, с тою разницей, что голова, ноги, нижняя часть туловища и хвоста всегда у волка белесоватые, у старинной русской гончей окрашены в темный грязно-желтый цвет. На лбу между ушей всегда есть черная полоса. Подпалины никогда не отделяются резко, а сливаются. Породистые собаки не должны иметь белых отметин, кроме загривины, которая также бывает не у всех» (Кишенский).

«Характер свирепый, привязчивый к зверю и в большинстве случаев скоросый (свирепый); но, несмотря на это, прямогонная гончая необыкновенно умна, необыкновенно привыкает к своему доезжачему, знает его одного и только ему одному послушна, но в силу необыкновенной злобы и азартности этих гончих с ними всегда надо быть осторожным, в особенности в таких местах, где нет зверя, так как в тех местах, где нет зверя, вообще звериные собаки, а русские прямогонные зверогоны в особенности перестают быть вежливыми и легко могут наброситься на скотину и в особенности на свиней, овец, и на дворных собак, вследствие чего требуют постоянно особенно осторожной и умелой езды с ними» (Губин). «Главная причина их исчезновения заключается в слишком звероватом характере; несмотря на самую строгую выдержку, нельзя ручаться, что они не тронут домашнего скота, особенно овец, которых не могут видеть равнодушно, и на охоте надо старательно обходить стада, ибо сомкнутые, эти дикари иногда срываются... Наездка их трудна: они грубы и непослушны, то и дело надо употреблять арапник» (Кишенский).

«Полаз веселый, заемистый и на скачках во все время; и только когда гончая нападает на свежий ночной след зверя, то она останавливается, разбирает его и уже к логову или вблизи зверя по красному (т.е. по лисе или по волку) идет сдержано, тихо, вдобор. Когда же помкнет по зверю, то уже ведет его во все ноги до конца и при этом всегда на верхнее чутье» (Губин). «Старинные русские гончие были полазисты и добычливы, потому что искали очень широко и быстро» (Кишенский).

«Паратость и неутомимость страшная» (Губин). «Движения ее плавны, точно рассчитаны; подняв зверя, она преследует его быстро, но без того порывистого азарта, которым отличаются некоторые русские породы; зверь, однако, неминуемо бывает сгонен — будь то матерая лиса или волк-переярок. Замучить стаю таких гончих очень трудно: после нескольких дней охоты они гонят так же парато, как и в первый день. Причина выносливости этих собак будет понятна, когда вспомним, что они выведены нашими предками, о продолжительности отъезжих полей которых сохранились лишь темные предания; достаточно сказать, что нижегородские охоты заходили в Тверскую губернию; слабая собака не выдержит и простого перехода на такое расстояние, а тогда охоты шли охотой — понятно, и собаки нужны были железные. Содержание старинных русских гончих было нетрудно: морозов они не боятся, на корм очень неприхотливы и очень прожорливы; чуму выдерживают легко» (Кишенский).

«Голос у прямогонных русских гончих страшный и преимущественно с гнусью, а у некоторых, и в особенности у выжловок, у которых вообще голос ровнее, — с заливом. С очень крупными (низкими) голосами гончие бывают более редкоскалы, а с ровными — яркоголосы. Тонкие голоса у русских прямогонных бывают только у выжловок и встречаются сравнительно реже. Главная особенность их — это необыкновенная музыкальная тонность — певучесть» (Губин). «... голосистые, с недлинным настоящим заливом... Одна из особенностей этих гончих — это их своеобразный гон по волкам «с подвывом» — термин, который теперь почти забыт; теперь вообще по красному гонят с подлаем» (Кишенский).

«Злоба и привязчивость к зверю мертвая и безграничная, а потому из них преимущественно всегда (!) выходили зверогоны в полном смысле этого слова. По зайцу гоняли неохотно и часто скалывались; узнавши же зверя, совсем переставали гонять по зайцу. По лисе гнали хорошо, но волка предпочитали всему» (Губин).

Происхождение старинной русской гончей от прежних зверовых или, вернее, ловчих собак с примесью татарской гончей и меделянки едва ли может быть оспариваемо, раз можно считать доказанным, что костромская гончая — чистокровный или почти чистокровный потомок восточных гончих, приведенных из глубины Средней Азии татарскими кочевниками. Весьма возможно, что старинные русские гончие, т.е. лошьи собаки, происшедшие от смешения ловчих собак северного типа, имели некоторое влияние на изменение типа татарской гончей, но, во всяком случае, меньше, чем влияние, в свою очередь оказанное на них последней породой. Татарско-азиатская гончая была еще более древней породой, чем зверовая собака Древней Руси, и костромская гончая никоим образом не могла произойти от старинной русской.

Старинные русские гончие, говорит Кишенский, имели весьма обширное распространение, и в начале XIX столетия большинство крупных охотников держали большие стаи этих гончих. Во многих охотах они велись совершенно изолированно, отсюда несколько подпород, более или менее отличных друг от друга. Но и примесь к ним западных гончих началась давно (т.е. в 40-х и 50-х годах), так как прежде доставать английских и польских гончих было труднее. Но так как западные гончие в чистом виде и в помесях выносливостью, паратостью и гоньбою по волкам уступали старинным русским, легко сганивавшим матерого волка, то, несмотря на их скотинничество, стаи кровных собак были еще в 50-х годах XIX века. Последний удар стаям был нанесен освобождением крестьян. Не стало лихих ездоков, и охота с такими гончими стала очень убыточна. Последних, если не кровных, то очень типичных, Кишенский видел в 1863 году. Отдельные экземпляры этих гончих встречались у мещан и крестьян Тверской губернии еще в начале 70-х годов XIX века.