Памяти Петра Яковлевича Кулешова, славного доезжачего тульской общественной стаи гончих.
Он будит на рассвете сером: -Вставай, ребятушки, заря! В бригаде он за главаря, А в ней врачи есть, инженеры, Есть и седые слесаря.
И крепко сшит и ладно скроен, Он сдержан, даже суховат, А скромное словцо обронит – Ведь подчинишься, рад не рад!
День сыроватый хмуро-мглист, И повод есть для опасений: Дождь не пошел бы! Лес осенний Роняет красный, желтый лист.
Вот на лазах стрелки застыли, А он, суровый как орел, В седле на вороной кобыле Всю стаю гончих в лес повел.
Гонцы текут за доезжачим, Задрав надменные хвосты: Мы тоже, мол, немало значим, Нам эти волки что коты!
У мастера проверен путь – Он к логовам ведет вплотную. Лес ждет стрелкам и не вздохнуть Вдруг, руша тишину лесную, Заухало: - Полазь! Добудь!
Набатом грянул бас собачий, И тут же взвился к небу визг - К нему! – грохочет доезжачий. – Вались к нему! К нему вались!
Взрыдали стонами просторы, И варом заварился гон Всю стаю принял сам матерый, Смерть от детей отводит он.
|
Раз! Промах!.. Два! Опять не краше! Картечь лишь прутья рвет с кустов. Бирюк, поджав полено, машет, Вослед ревет лавина псов.
Охота сорвана! - Мазила! – И доезжачий на скаку, Как графу старому Данила, Грозит арапником стрелку.
Пронесся гон другим отъемом И гулом катится вдали. Мчит доезжачий, сжался комом, И пена с лошади валит.
Оврагами, лесами снова – Все напрямик, все без дорог! Вдруг слышит в рощице ольховой На месте ошалелый брех.
И доезжачий напролом Кобылу ловко в чаше крутит, Прет на грызню в зареве злом, Сорвали шапку, хлещут прутья, - Черт с ним, с изодранным лицом!
Ездок с седла – и в чащу, к стае, А волк у пня, в кольце собак, Но стая, злобой налитая, Не смеет повторить атак.
Зверь и не понял, что случилось И кто его к земле прижал; Рванулся встать, но сгасла сила – До сердца добрался кинжал
Сноровка русская лихая – Она не знает «не могу!» Тут хватка намертво глухая, И нет спасения врагу!
В.И. Казанский
|