Осенью 1850 года, после того как сперва деликатный И.С. Панютин а потом безжалостный дядя Н.Н. Ермолов окончательно убедили меня в несравненной удали породистых псовых собак, - я, до порош, проездил еще с своими хортыми, но до того охладел к своей своре, что уже не обращал внимание на ее неудачи, а только жадно всматривался в резвых собак дяди. Расставшись с И.С. Панютиным, мы пошли в Чамбасово, где к нам явился знакомый крестьянин-садовод из села Кетроси и настойчиво убеждал нас приехать к нему; рассказывал, что прошедшей зимой их яблочные сады сильно пострадали от русаков, - и уверял, что вообще их очень много по вершинам около Кетроси. Мы знали, что места около с. Кетроси и д. Поляна действительно русачьи. Яблочными садами эти деревни известны – и не раз крестьяне приглашали охотников потравить назойливых грызунов, - а потому, переночевав у дедая, мы тронулись за Поляну.
С нами поехал охотившийся с дядей древний старец П.., сопровождаемый таким же старым стремянным. Старички ковыляли на смирнейших лошадках постоянно вдали от охоты. Под островом становились на самый отдаленный лаз и всегда маневрировали так, чтобы не иметь соседей. Говорили, что П. и всегда так ездил; несмотря на порядочные средства, никогда не имел в рыску более трех или четырех борзых, но как страстный охотник езжал почти со всеми известными охотниками Нижегородской губернии – и собаки у него, как прежде, так и в описываемое мною время, были добрые, чистопородные густопсовые.
У старика стремянного на своре были небольшие, но ладные и прыткие суки, за самим же П. рыскал на свободе прекрасный густопсовый кобель Крылат, жестоко пылкий накоротке, но уже осенистый. П. всегда считал своих собак резвейшими в мире, но так как в течение своего долгого охотничьего поприща он много раз сталкивался с отличными собаками, то, внутренне сознавая опасность состязаний, он и усвоил себе строго уединенный способ езды. Помимо этой нелогичной уверенности в постоянном превосходстве своих собак, П. был охотник истинный и вел породу своих густопсовых мастерски в том отношении, что вполне сохранил чистоту их крови; хотя, конечно, и не избежал обыкновенных последствий полной замкнутости в своей породе: собаки измельчали, от скромной одиночной езды с двумя ветхими стариками – утратили злобу, но зайцев ловили еще славно, и только изредка резвый русак мог от них отделаться.
Когда мы заравнивались в наездку, П. с своим стремянным часто совершенно исчезали и похлопывали где-то в большем отдалении. При напуске гончих они приближались, как бы нехотя, и становились совершенно отдельно, хотя бы и совсем не на лазистое место; Ежели же остров встречался небольшой, где уединенного лаза не оказывалось, то старички близко и не подъезжали, только издали наблюдали - и никогда ни к кому не подпускали. Однако в отношении меня П. сделал исключение, вероятно оттого, что убедился в полной безобидности моей хортой свары и еще потому, что мое почтительное внимание к его бессвязным рассказам и мои похвалы его собак доставляли ему удовольствие, так что я пользовался иногда разрешением становиться близ него под остров. Старик вообще был говорлив, но редко мог рассказать что-нибудь до конца. Постоянно перерывался, то стихами Озерова, то почему-то все находил, что его невнимательно слушают, и терял нить своего рассказа. Чтобы добиться от него какого-нибудь повествования, нужно было постоянно наводить его на брошенную тему.
Не доходя еще Чамбасова, брали мы большой остров, и П. пригласил меня стать вместе с ним. Гончие гоняли вдали, и старик заговорил, сильно шамкая
- Когда мы с Тимошей были помоложе, само собой – никакой зверь у нас не отбивался, мы его сокрушали. «Так два богатыря, Темир и Челубей, стремясь к нам в полки через тысячи мечей!» Что, ветрогон, опять, того по того, не слушаешь, - все бабы на уме?
- Что вы, В.М., я вас внимательно слушаю, только ваш почтенный Тимофей Семенович не похож на богатыря!
- Мало ли чего, теперь и я, само собой, не похож. Был конь, да уездился. Тимоша! Ей, Тимоша! Ничего, того по того, не слышит, глухой шут!
- Что, батюшка, насаждаетесь? Чего кричите как на пожаре? Получше вашего слышу, - ворчливым тоном отвечал его древний стремянной, стоявший в двух шагах, так что кричать было решительно незачем.
- Не слыхать что-то гончих? Само собой, не ушли ли из острова?
-Гоняются, батюшка ты мой, только вы ничего не слышите. Эге-ге! Смотрите-ка, вон по опушке задувает какой чалый беляк! Поворачивает к нам, косая шельма!
- Назад, Крылат, назад! – беспокойно зашамкал П.
- А вы молчите! – тревожно шептал Тимофей, - прямо на нас катит! Крылатый свое дело знает, он поумнее нас с вами!
Действительно, Крылат лежал неподвижно и, припав к земле, целился в зайца, бежавшего на нас во все ноги. Вероятно, заметив нас, наконец, беляк, не добежав сажен двадцати, круто свернул в сторону, и еще проворнее зачастил своими белыми пазанками. Тимофей сбросил собак. Как только суки шаркнули со своры, бросился и Крылат, мимо пылких сучонок, ног не видать, как шар прикатился он к зайцу и полетел с ним через голову.
- Ого! Го! Ара! Ра! Ра! – дружно кричали старички.
- Вот как у нас ловят, само собой! – торжествовал П. – Что, юнец, каково? Российского меча удары сильны, быстры. – И развеселившийся старик заговорил о подвигах своего любимца Крылата.
Я, конечно, не возражал старцу, тем более, что его Крылат мне очень нравился и я думал попросить его для породы. Настоящего густопсового типа, с лещеватыми ребрами, - карасем, - ноги как струны, уши в полной затяжке, - это была последняя чистокровная псовая собака, которую я встретил в нашей местности. Старик П. умер во время Крымской компании – и я потом не нашел уже ни одной из бывших его собак.