СЕМЕНОВСКИЙ ПОТЕШНЫЙ ДВОР
По мотивам старинных публикаций подготовил Юрий Дмитриев
Первое место среди московских охотничьих учреждений принадлежало старому Семеновскому потешному двору – средоточию царской птичьей охоты. Излюбленная московскими царями соколья потеха в придворной жизни XYIII века отступила, как мы видели, на второй план перед охотами псовой и ружейной; но она не была совершенно забыта. О ней вспоминали всякий раз, когда приходилось отправлять послов к кому-либо из восточных государей. При посещении Москвы императрицы всегда развлекались красивыми соколиными ставками. Сокольников с соколами и кречетами часто также в Петербург ко двору; Екатерина Великая предпочитала соколиную охоту всем другим и в первые годы царствования, как мы указывали, постоянно увлекалась выездами в поле с ловчими птицами.
В конце XYII столетия на Семеновском потешном дворе имелись царские хоромы, по-видимому, нередко служившие местопребыванием царской семьи. В июне 1687 года на обивки дверей и окон этих хором было затрачено 18 аршин дорогого английского красного сукна, а в августе того же года в те же хоромы было отпущено с казенного двора 20 икон. В течении всего XYIII века на Семеновском потешном дворе сохранился в общих чертах жизненный распорядок; установившийся в царствование Алексея Михайловича. Из поколения в поколение передавалось трудное искусство обучения диких хищных птиц, которые нелегко свыкались с неволей. Так же , как в старое московское время, сокольники и кречетники Семеновского двора свидетельствовали и испытывали птиц, доставлявшихся помытчиками с Волги и с Севера, осторожно приручали их, «выдерживали и вынашивали». Деятельность Семеновского двора, однако, сильно сократилась в XYIII столетии вместе с упадком значения сокольей охоты. Громадное количество ловчих птиц, достигавшее при Алексее Михайловиче 3 000 штук, через двадцать лет после его смерти, к 1696 году, понизилось до ничтожной сравнительно цифры – 49 птиц, на корм которых ежедневно расходовалось по 36 копеек 1,5 деньги. За все последующие время на Семеновском потешном дворе находилось обыкновенно не более 100 соколов и кречетов; только в царствование Петра Великого число их три раза несколько превышало цифру 100. Наличное количество ловчих птиц на Семеновской царской кречатне постоянно сильно изменялось в пределах от двух десятков до сотни, в зависимости от отправки обученных соколов в Петербург или за границу и от успешности улова диких птиц помытчиками. Так, например, в июне 1740 года всего насчитывалост 70 птиц, в том числе: 25 кречетов, 12 челигов кречетьих, 24 сокола,4 ястреба, 4 челига ястребьих и 1 балабан; через два же месяца, в сентябре того же года, птиц было уже только 30 штук: 7 кречетов,2 челига кречетьих,15 соколов и 6 ястребов. Ввиду такой неустойчивости численного состава кречатни ни в одном из яхт-штатов для нее не было устанолено постоянной нормы. Первым яхт-штатом велено было содержать на потешном дворе соколов и кречетов столько, «сколько их есть и впредь будет»,и яхт-штатом 1773 года - «сколько оных в котором году помкнуто и принесено будет, без недостатка».
Незадолго до издания этого последнего яхт-штата, а именно в1771 году, Обер-егермейстерская канцелярия, не органичивая численности кречетов и челигов кречетьих, постановила держать при охоте только 6 соколов и 2 ястреба. Но яхт-штат 1773 года не подтвердил этого постановления, которое на практике оказалось неудобоисполнимым: в случае недостаточного улова кречетов их неизбежно приходилось заменять соколами и ястребами.
Неволя гибельно действовала на ловчих птиц; они очень скоро хирели, теряли силы и свои охотничьи способности. Кроме непривычки к подневольной жизни, на них вредно влияла также перемена климата. Через два, три года при наилучшем уходе соколы и кречеты становили не пригодными для выездов в поле, оказывались «к держанию неспособными». Поэтому главная команда обер-егермейстерского ведомства строго следила за тем, « дабы негодныя птицы на корму не состояли» и своевременно были удаляемы из охоты. Кроме ежемесячных ведомостей наличным птицам, статейничий обязан был подовать особые рапорты о каждой вновь принятой, «выбылой» или «упалой» птице. Негодных птиц или продавали за недорогую цену частным лицам, или же, когда покупателей не находилось, отпускали на волю. Такие птицы, естественно, оценивались очень низко; в 1782 году, например, за девять птиц со стороны покупателей предложено было только 4 рубля 10 копеек, так что Обер-егермейстерская контора предпочла выпустить этих птиц на свободу.
Обучение ловчих птиц, их «выноска и справка» производились как на Семеновском потешном дворе, так и на специально приспособленном для этого Тюхальском потешном дворе, которой стоял в том месте, где теперь Тюхалева роща, то есть за Симоновым монастырем, близ деревни Кожуховки. Здесь ежегодно в летнее время проживало несколько кречетников, сокольников и ястребников, занимавшихся « справкою» птиц; на случай дождя и жары были построены из хвороста плетеные сараи, покрытые соломой. Для обучения ловчих птиц на Семеновский и Тюхальский потешные дворы из ворцовых и других подмосковных волостей доставлялись попрежнему « Коршаки, осорьи и воронки».
Кормили ловчих птиц или говяжьим мясом, или мясом голубей, ворон и галок, причем на корм кречетам шли вороны, а на корм соколам голуби и галки. Голубиной повинности – главного источника для корма птиц при Алексее Михайловиче – в описываемое время уже не существовало. По сведениям, относящимся к 1724 году, голуби, вороны и галки ловились в подмосковных дворцовых, архиерейских и монастырских волостях сокольниками и ястребниками, которые посылались « на три дороги, по два человека на дорогу». Крестьяне были обязаны отводить сокольникам постоялые дворы, « а как станут тех птиц ловит и вороники вновь ставить и старые починивать, и их, сокольников и ястребников, поит, кормить и государевым лошадям, которые с мини будут, давать корм, сено и овес, чем им быть сытым, и на прокормку воронкам давать месища». В позднее время голуби на корм ловчим птицам добывались иным путем, а именно покупались от крестьян. Имеются сведения, что в 1745 году статейничему Савватию Ларионову выдано было за четыре месяца (январь-апрель) 100 рублей « на покупку мяса говяжья и голубей). На подстилку ловчим птицам употреблялась ржаная солома, которой по штату 1741 года положено было доставить 83 воза. В летнее время ловчих птиц, привыкших к суровому климату северных стран, обливали обыкновенно холодной водой.
Ловчие птицы содержались на Семеновском потешном дворе в так называвшихся « птичьих покоях»; зимой – в теплых «светлицах», а летом – в «птичьих амбарах», в которых они сидели на шестах, обитых ровным холстом. Днем на птиц надевали клобучки, но, несмотря на это, они сидели в светлицах очень беспокойно, постоянно пугались, что вредно отражалось на их здоровье. Ввиду этого Обер-егермейстерская канцелярия в 1775году сделала опыт держать птиц зимой не в светлицах, а особо устроенных темных «выходах», полагая, что птицы, находясь « в темном месте», будут сидеть спокойнее и благодаря этому дольше сохранять свои охотничьи способности, « проживут в команде года два – три и добывать будут хорошо». О дальнейшей судьбе названных «выходов» сведений не сохранилось.
Птицы, предназначенные для « выноски» и корма ловчих птиц – голуби, вороны и прочие, - содержались в голубятнях и в амбарах, называвшихся «ворониками». Кроме всех этих птичников разного рода, на Семеновском потешном дворе было много разнообразных служб: сараев, «магазейнов», конюшен для сокольничьих лошадей.
Все эти постройки очень редко ремонтировались и с течением времени пришли в крайнюю ветхость.В 1773 году обер-егермейстер Нарышкин на ремонт построек Семеновского двора, как и Измайловского зверинца, испрашивал крупную сумму до 22 000 рублей. Решено было возобновлять эти здания постепенно, ассигнуя ежегодно по 2 000 рублей на починку и перестройку всех помещений московских охот, кроме Измайловского зверинца.
Мы не имеем достаточно сведений, чтобы судить, насколько хорошо велось хозяйство Семеновского двора, но отдельные известные нам факты рисуют это хозяйство далеко не в блестящем виде. Ветхость «птичьих покоев» не могла не оказывать вредного влияния на здоровье ловчих птиц. Иногда же, как в 1757 году, случалось, что эти ветхие покои не отапливались по нескольку дней, в самое холодное время – декабре месяце, за недостатком дров. Корм предназначавшийся для птиц, замерзал; «птицы пришли в великое несостояние». Так что две из них « от непотления светлиц свалились». Обер-егермейстерская контора, опасаясь, как бы птицы «за неотоплением покоев не могли прийти а нивящшее несостояние и упадок», определила отпустить на Семеновский двор две сажени дров, негодных, оставшихся от раздачи служителям, и предписала при этом употреблять эти дрова «в расход подлежащее без излишества».
К Семеновскому потешному двору принадлежала Сокольничья слобода, в которой жили кречетники, сокольники, ястребники, несколько помытчиков и зверовщиков вместе со своим начальством. Кроме этих чинов птичьей охоты, на Семеновском потешном дворе впоследствии проживали еще чины учрежденной в 1745 году Обер-егермейстерской конторы: канцеляристы, подканцеляристы, копиисты и другие. Они помещались в особых зданиях, известных под общим именем «служительских покоев». Сокольничья слобода в XYIII веке сохранила устройство и распорядок, который в московское время имели всякие казенные слободы: стрелецкие, пушкарские, дворцовые, ямские, кузнецкие и тому подобные. Она представляла отдельное поселение, выстроенное по определенному плану, с соблюдением « должных разрывов» между домами на случай пожара. Служительские покои, возникшие позднее, напротив того, были уже устроены по - новому и были размещены без всякого плана в разных местах Семеновского потешного двора. Под каждый отдельный двор в Сокольничьей слободе отведен был определенный участок усадебной земли в 33 сажени «длиннику» и от 7 до 7,5 сажень «поперечнику». На таком участке строился дом со всеми надворными службами, вроде погребов, «напогребищ» и сараев; за домом обыкновенно разбивался сад или огород. В описи «Хоромного и дворового строения» одного из жителей слободы упоминается, например, горница на жилом подклете, с изразцовыми печами, створчатые крашеные ворота с калиткой, влево от которых, при входе во двор, помещались «напогребища» и огород с яблоневыми и вишневыми деревьями и с крашеной беседкой посредине. Дворы в Сокольничьей слободе с принадлежащей к ним усадебной землей не составляли полной собственности проживавших в них чинов птичьей охоты, так как последние не могли их отчуждать. Старинные порядки сохранялись здесь до конца XYIII века; а в актах 80-х и 90-х годов встречаются указания, что чинам сокольничьей слободы воспрещалось продавать свои дома частным лицам, владеть более чем одним, отведенных каждому из них, двором, как и отдавать в наем свои жилища: правительство заявляло, что в отношении к дворам сокольничьей слободы « частное лицо не только покупщиком, но и жильцом почитать не можно». Правила эти нередко нарушались; так, например, в 1794 году Обер-егермейстерская контора писала статейничему Рыкунову, что в Сокольничьей слободе «под укрывательством частных командиров» живут два человека своими домами на казенной земле. На присутствие «жильцов» в домах чинов птичьей охоты главная команда смотрела довольно снисходительно и требовала только, чтобы сокольники не пускали к себе людей беспаспортных и чтобы они имели за своими жилищами строгий присмотр.
Сокольникам, кречетникам и ястребникам, оставленным на старом их месте жительства в Москве, на описанном выше Семеновском дворе, очень часто приходилось на лето переезжать в Петербург с ловчими птицами для охот в присутствии высочайшего двора. В первый раз часть московской птичьей охоты была вытребована в новую столицу на время охотничьего сезона в 1723 году, по приказанию Петра Великого. С этого времени птичья охота постоянно отправлялась на лето в Петербург, в среднем года через два. Через три, а с 1763 года по велению Екатерина II – ежегодно. По окончании охотничьего сезона сокольники с птицами обыкновенно возвращались обратно в Москву. Перевозка ловчих птиц из одной столице в другую производились с большими предосторожностями, чтобы птицы не погибли в дороге. Для отправки в Петербург выбирали самых лучших ловчих птиц и «с крайним старанием» «выдерживали» их « по установленным обрядам». Во главе транспортов ставили кого-либо из высших начальников птичьей охоты. Так, в 1725 году сокольники и кречетники с птицами были отправлены в Петербург под надзором сержанта лейб-гвардии Преображенского полка Романа Мельгунова, заведовавшего тогда Семеновским потешным двором. Позднее, приблизительно с 1743 года, транспорты с ловчими птицами отправлялись под начальством статейничих. Кроме кречетников, сокольников, ястребников, с птицами отправлялось всегда несколько сторожей и помытчиков. Во второй половине XYIII столетия птицы перевозились в особо приспособленных для этого роспусках, покрытых парусиной и обитых кожей, по 3-4 птицы в каждой такой повозке. Служители ехали или верхом на лошадях, которые в известном числе всегда отправлялись в Петербург вместе с птицами, или же в кибитках. Для защиты птиц от зноя и дождя в дорогу ралли полотняные палатки, Лицу, стоявшему во главе транспорта, давали подробную инструкцию, в которой точно определялись не только взаимоотношения начальника и подчиненной ему команды, но и все мельчайшие хозяйственные подробности. Так, статейничему Рыкунову в 1791 году предписано было строго следить, чтобы на мазание колес в пути «дехтю излишне отнюдь употреблено не было».
Переезд в Петербург стоил каждый раз довольно дорого, если принять во внимание тогдашнюю ценность денег и общий бюджет придворной охоты, а именно от 100 до 150 рублей в 1743-1746 годах. В конце того же столетия обходился еще дороже; в 1791 году статейничему было выделено на путевые расходы 450 рублей. Сокольникам приказывали всегда ехать с птицами «в самой скорости» «днем и ночью», чтобы не измучить птиц длинной дорогой и доставить их в Петербург вполне здоровыми. Скорые переезды из Москвы в Петербург в то время были не особенно затруднительны: Манштейн в своих записках замечает, что в « свете нет страны, где бы почта была устроена лучше и дешевле, чем между этими двумя столицами. Обыкновенно везде дают на водку ямщикам, чтобы заставить их скорее ехать, а между Петербургом и Москвою, напротив, надо давать на водку, чтобы тише ехали».
В дороге надзор за птицами усиливался. Если какая-либо птица в дороге «прислабеет», то статейничий должен был не стесняться в денежных затратах на приобретение для нее самого свежего корма. Кормили птиц преимущественно живыми голубями или свежим мясом; в обозе всегда следовало большое количество голубей, которые перевозились в корзинах, в крошнях о дву жильях». На всякий случай иногда брался «тайник» - снаряд для ловли птиц; кроме того, в числе служителей с транспортом отправлялся, как мы уже заметили, и помытчик.
В 1772 году часть императорской птичьей охоты была отправлена с Семеновского потешного двора в первую армию, в город Яссы, к князю Григорию Григорьевичу Орлову. В мае 1772 года князь Орлов по пути к первой армии заехал в Москву и сам осмотрел птичью охоту: выбрано было восемь лучших птиц из кречетов, челигов кречетьих и соколов, Эти птицы были отправлены в Яссы под надзором кречетника Сергея Ларионова, которому была дана обстоятельнейшая инструкция. Транспорт должен был, согласно инструкции, передвигаться по дороге в те часы, когда не будет ни жару, ни ветра большого; птиц велено было « от всяких предопасных случаев крайне беречь, чтоб оным не только упадка, ниже какого повреждения или заломки в крыльях и хвостах перьев последовать не могло»; иметь при них и днем и ночью « твердый караул»; смотреть, чтобы при остановках отводились им хорошие помещения, не говоря уже о том, чтобы корм доставлялся всегда свежий и «с довольствием». Чтобы птицы во время догоги не утратили приобретенных ими во время «справки» охотничьих навков, инструкция рекомендовала «перевабливать» их и даже – если выпадет «способное» время – давать им «пущенное». Для только что названных охотничьих упражнений с птицами приказано было взять «тайник» для « покрывания» диких птиц, необходимых при этих упражнениях, и купить дорогой «добыточного», то есть хорошего и ученого ястреба. Ларионов с честью выполнил свою задачу и получил благодарность от князя Г.Г.Орлова.
В 1716 году на Семеновский потешный двор были присланы из Архангельска с промышленником Иваном Митрофановым два зверя – белые медведи, - на продовольствие в пути было выдано Митрофанову по гривне на день для покупки ржаного хлеба. Для медведей этих были устроены в Семеновском особые срубы, а кормили их там белым хлебом, тратя на это по алтыну две деньги в день. В 1718 году, по-видимому, на Семеновском потешном дворе содержались борзые и другие собаки. По крайней мере, в современной описи имевшихся там вещей, между прочим, упоминаются: «свора, ошейник, лента с золота с серебром, подложена бархатом, ворворы обнизаны жемчугом; снуру 5 аршин; тот снур и кисть золото с серебром»; а также «пять ошейников меделянских собак, бархатные на коже, прящки и наконечники с кружыва медные».
В 1720 году на Семеновский потешный двор понадобилось зачем-то, вероятно, для отправления в какое-нибудь иноземное государство, 15 пар кречетьих и 30 пар сокольих колокольцов.
В 1723 году на Семеновском потешном дворе содержались, между прочим, медведь, 2 рыси, 2 орла, да филин, которым сырейщики и живодеры поставляли мясо даром до августа месяца. В августе они от такой поставки отказались, почему мясо стали покупать, тратя на проком помянутых зверей и птиц по 5 алтын в неделю.
Описанный нами Семеновский потешный двор являлся весь XYIII век почти единственным центром царской птичьей охоты; зверовая же и псовая охоты размещены были под Москвой, в селе Измайловском и в Александровской слободе. Наше внимание прежде всего останавливается на Измайловском зверинце, устроенном в подмосковном селе Измайлове. История этого зверинца тесно связана с историей московской псовой охоты XYIII столетия.