В отличие от А. Камерницкого, А. Оболенский, стремясь выдать желаемое за действительное, играет словами, как заправский жонглер, не брезгуя и откровенными подтасовками. Стопроцентная травильная собака, найденная профессором А.Иностранцевым и описанная академиком Д.Анучиным с всего лишь предположением: «По всем вероятиям, крупная борзовидная собака бронзового века появилась вместе с арийцами, явившимися в Европу около этого времени», у него трансформировалась в «борзую собаку древнеарийских племен».

«Остается найти ответ на вопрос: каким образом потомки борзых собак древнеарийских племен, обнаруженных А.А. Иностранцевым в районе Ладожского озера, распространились по всей Европе, достигнув островов туманного Альбиона?» — размышляет А.Оболенский, не ведая того, что найти ответ на этот вопрос не легче, чем поймать черную кошку в темной комнате, когда ее там нет.

На любой крупной выставке охотничьих собак в рингах западно­сибирских лаек можно увидеть борзоватых собак, но серьезным кинологам не к лицу ставить знак равенства между борзоватой лайкой и борзой, что по сути делает А.Оболенский.

У собаки, как и у волка, шакала, койота и динго 58 хромосом, что длительное время позволяло говорить о полиморфизме домашних собак. Как и многие современные им ученые, Кишенский и Сабанеев ошибочно полагали, что у собак несколько диких предков. Однако сравнительно недавно анализ структуры ДНК окончательно доказал, что собака произошла от волка. Это научное открытие внесло незначительную корректировку в теорию происхождения русских псовых борзых и гончих, нисколько не поколебав её в целом.

Первые прирученные волки отличались от своего дикого собрата одной универсальной мутацией, свойственной, кстати, и одомашненным лисицам — закрученным на спину хвостом. Стандартизированные отечественные породы лаек являются как бы второй производной от этих самых прирученных волков, а первой ступенью на путях эволюции славного собачьего племени были травильные псы. В лесных районах они были существенно крупнее и сильнее современных лаек. А на открытых пространствах Центральной Азии и Севере Африки, где и волк мельче и основные объекты его охоты значительно резвее, эволюционный процесс пошел в сторону зарождения специализированных пород борзых.

По сути, травильную собаку, прародителя как современных лаек, так и одного из прародителей русской псовой борзой описывает Д.Анучин: «Крупная древне-ладожская порода собак имела хорошо развитое чутье, отличалась сильными схватными мышцами и была превосходно приспособлена к быстрому бегу. Другими словами — эта порода соединяла в себе все главные качества, необходимые для успешной охоты за крупными дикими зверями».

То, что Д.Анучин наделил древне-ладожскую собаку эпитетом «борзовидная» не должно нас смущать. И матерый волк, в сравнении с сенбернаром или бульмастифом кажется «борзовидным». Нет ничего удивительного и в том, что эта собака была приспособлена к быстрому бегу. На московской испытательной станции в Кораблевке кобель Владимира Иосифовича Солганика ни один раз «обрывал с ушей» (обскакивал) борзых, но как он был курцхааром, так им и остался, несмотря на то, что очень быстро бегал. Да и тот же матерый волк, так «приспособлен к быстрому бегу», что его могут достать только «резвые», или «лихие» борзые при благоприятных, специапльно созданных в пользу собак, условиях.

Не охотнику, то есть человеку без Божьей искры достаточно трудно, да, пожалуй, и невозможно понять охотника. Не менее трудно ему разобраться в тонкостях и специфике различных видов охоты, а также в тонкостях и специфике полевого досуга различных пород охотничьих собак. Отсутствие личного опыта и каких бы то ни было навыков в благородном увлечении, каковым, без всяких сомнений, является охота, приводит к тому, что А.Оболенский, спотыкаясь на каждом шагу, порождает смуту в умах неподготовленных читателей.

Так, например, ссылаясь на польского хроникера, который писал, что Ярослав Мудрый в 1018 году вместе со своим воеводой недипломатично вели себя с польским королем: «лаяли его жирным вепрем, которого они затравят своими воинами, яко псами», А.Оболенский полагает, что использование слова «затравят» подтверждает существование борзых на Руси в ту пору.

Однако, настоящему охотнику не составит труда доказать, что Ярослав Мудрый травил кабанов травильными псами, так как с борзыми в лесу делать нечего. Там зверя прежде всего надо найти. А если борзая привыкнет «рыскать» (искать) от охотника за километр, да вдобавок еще и «смрадничать» (пользоваться обонянием), то для поля это будет напрочь потерянная собака.

Поэтому не случайно ряд пород примитивных борзых, и том числе фараонову собаку, специалисты РСI в 1990 году перенесли из группы борзых к шпицам. Основной причиной переноса послужило активное использование этими собаками обоняния на охоте.

А. Оболенскому, заявившему о себе, как о корифее псовой охоты, следовало бы усвоить хотя бы некоторые ее азы и, прежде всего, понять, для каких целей она предназначалась.

«По тому охотничьему раздолью в нашей беспредельной России, по тем дивным, привольным местам, в которых живут и плодятся в изобилии зверь, птица и рыба — каких охот нет у нас! Все, какие только существуют в Европе. Но так как предмет наших записок ПСОВАЯ ОХОТА, т.е. травля волков, лисиц и зайцев собаками, то мы ею и займемся. О прочих охотах пусть пишут специалисты» — подчеркивал П.Мачеварианов в своих знаменитых «Записках...».

Хочется верить, что наш герой наконец-то понял, что на медведя, кабанов, туров и лосей в Древней Руси ходили не с борзыми, что слово «травить» псовые охотники позаимствовали из лексикона более древней забавы, в которой основную роль играли травильные псы.

Понимая, что перемудрил с идентификацией изображения собаки, преследующей оленя на фреске Софийского собора, как борзой, А. Оболенский ссылается на древнерусские грамоты. «Но самым убедительным доказательством существования борзых собак и охоты с ними в Древней Руси могут служить два археографических памятника: грамоты 12 и 13 веков, адресованные жителями Новгорода своим князьям».

Первая грамота гласит: «Он не блюдет простого народа, а любит только забавы, ястребов и собак». Даже ребёнку ясно, что здесь речь идет не о борзых, а о подсокольих собаках, без которых охота с ястребами из забавы превращается в пустую трату времени.

«А псов держишь много и отнял еси у нас поле заячьи ловцы» — говорится во второй грамоте. «Какие же княжеские «псы» ловили зайцев на новгородском поле»? — вопрошает автор и приходит к абсолютно неверному выводу, что это могли быть только борзые.

А.Оболенскому следовало бы знать, что зайцев с борзыми никогда не ловили, а испокон веков их борзыми травили. Мало того, как явствует из текста грамоты, зайцев на поле ловил не князь, а обиженные на него горожане. Естественно они ловили зайцев, как было принято на Руси, без собак, приблизительно так же, как сравнительно недавно их сотнями ловили в Ростовской области для экспорта за границу.

Стал выгуливать князь на общественном поле своих травильных псов и распугал всех зайцев, которых новгородцы там ловили тенетами — вот и вся трактовка грамоты. Борзых под эти «убедительные археографические доказательства» можно подтянуть разве что за уши.

Самая большая ошибка А. Оболенского, как и многих других исследователей истории отечественных пород собак, заключается в том, что они за деревьями не видят леса, то есть не понимают, не знают или игнорируют исторические процессы, в недрах которых, как малая часть бытия русского народа, зарождались, развивались и исчезали те или иные виды охот, а вместе с ними и породы используемых при этом собак.

В Киевской Руси, стоявшей в годы своего расцвета вровень с императорской Византией, воинственные и отважные князья из рода Рюриковичей вместе с дружинниками между походами развлекались охотой с соколами, а также травильными псами. Применение рогатины, то есть способ охоты и объекты охоты: кабаны, туры, лоси и медведи однозначно говорят о том, что ни борзых, ни гончих у них не было и быть не могло. Зарождению на Руси новых пород собак и невиданных доселе способов охоты с ними должны были предшествовать широкомасштабные контакты народов, соприкосновение русского народа с иной культурой, иной цивилизацией, поскольку история человечества является историей становления, взаимовлияния и гибели народов, культур и цивилизации.

В ХII-ХIII веках некогда единое и мощное государство из-за междоусобиц распалось на удельные княжества, попавшие под верховую власть великого монгольского хана. Помимо соприкосновения с иной культурой, иной цивилизацией, которую являла собою Золотая Орда, и в самом русском обществе в то время произошли серьезные социально-политические изменения, в немалой мере способствовавшие появлению новых видов охот и соответственно новых пород собак.

«Становление и рост могучего централизованного Московского Царства, сбросившего постылое иго Орды и совершившего мощный геополитический прорыв на восток — в бескрайние просторы Евразии, в значительной мере обеспечивались энергией, политической волей, административными и военными талантами русского боярства» — писал митрополит Петербуржский и Ладожский Иоанн («Русская симфония» Издательство «Царское дело», С-Петербург, 1998 г.)

Замена национального вида охоты с травильными псами, несколько столетий культивируемой удельными князьями, на псовую охоту, основные принципы которой позаимствованы у татаро-монгол, во многом заслуга русских бояр. Боярские роды, вытеснившие на вторые роли княжеские — вот та лидирующая сословная корпорация, энергия и финансовые возможности которой обеспечили в конце XV века зарождение на крупных псарнях коренных пород русских борзых и гончих, полученных путем метизации потомков травильных древне-ладожских псов с борзыми и гончими, приведенными татаро-монголами.

И до татаро-монгольского нашествия единичные экземпляры как борзых, так и гончих могли попадать на русские земли. Но зарождение и формирование отечественных пород борзых и гончих могло начаться только одновременно, протекать только параллельно, причем, только на крупных псарнях, где действовала более жесткая, чем в естественных условиях система отбора производителей.

«Низкий уровень животноводства по всей Восточной Европе ... не позволял нашим предкам провести ту, приписываемую им современными авторами, селекционную работу, результатом которой должно было стать превращение древней лайкообразной собаки — в псовую борзую» — заявляет А.Оболенский, не имея представления о беспрецедентных в истории человечества принципах селекционной работы, неукоснительно соблюдавшихся на русских псарнях более четырех веков.

Либералам от кинологии не следует уж слишком низко гнуть голову перед примитивными, а зачастую и порочными методами западной селекции, когда благодаря близкому инбридингу, одержимые гордыней заводчики, за два десятка лет создавали новые породы собак. Время показало, что все эти скороспелые селекционные достижения напичканы минами замедленного действия, часть из которых уже взорвалась, а часть ждет своего часа. Так, например, из 116 пород, официально признанных Британским клубом собаководства, не менее чем у 40 наблюдается тазобедренная дисплазия, а у 43 пород — вывих коленного сустава. Помимо этого есть много других серьезных пороков, которые широко распространились в результате беспечности и невежества человека.

В свое время барон Розен признался, что игнорировал труды Н.Кишенского, потому что он ружейный, а не псовый охотник, и к тому же продает своих собак. Для нас это странно, но на Руси до второй половины XIX века не было принято продавать собак. Данному феномену есть вполне четкое религиозно-нравственное объяснение, которого мы сейчас не будем касаться.

Не имея меркантильных интересов и стремясь получить крепкое, жизнестойкое потомство, под борзою сукой оставляли не более четырех щенков, которые выращивались на натуральных, полноценных продуктах, практически на полной свободе. В годовалом возрасте после тщательной проверки полевого досуга, молодых собак, не прошедших апробацию, ждал бесславный конец — в петлю и на осину. Пройдя двухступенчатый отбор с выбыванием, только лучшие из лучших собак впоследствии использовались в качестве племенных. И так из поколения в поколение, из века в век.

Благодаря столь жесткому отбору мы до настоящего времени имеем генетически здоровые породы отечественных охотничьих собак, в которых отсутствуют многие наследственные болезни: летальные и полулетальные гены, дисплазия, гемофилия, врожденная слепота и т.д. и т.п., поразившие более половины пород, зарегистрированных в РСI, выведенных «самыми искусными селекционерами в рекордно короткие сроки».

И в области охотничьего собаководства Россия идет своим самобытным путем, обладая совершенными отечественными породами собак, отшлифованными многими столетиями жесточайшего отбора.

История появления и становления отечественных пород, помимо сугубо познавательного аспекта, имеет немалое прикладное значение. Именно в глубинных пластах истории кроются ответы на многие злободневные вопросы нашего времени. Так, например, имея ошибочные представления о происхождении русских гончих, Р. Шиян пришел к совершенно абсурдному выводу: «Прежде всего, как это ни печально признавать, и с чем многие не хотят согласиться, порода русской гончей еще сравнительно молода и только продолжает свое формирование. Отсюда диапазон охотничьих качеств от минимума их до проявления в высокой мере у разных ее представителей является естественным в настоящее время».

В действительности все наши беды с русской гончей оттого, что она слишком древняя порода и еще очень долго будет «формировать» свои охотничьи качества, применительно к нехарактерному для нее объекту охоты, то бишь зайцу.

Руслан Иванович также глубоко заблуждается, списывая недостаточную вязкость современных гончих на «пагубное влияние порочной наследственности Трубача 283/г, Сигнала 385/г и Тайфуна 797/г». Дело не в них, а в том, что современные охотники используют гончих, если так можно выразиться, не по профилю. В своем естественном ареале дикие представители наших гончих не одно столетие существовали за счет копытных, а не зайцев. Вот почему у ряда гончих недостаточно вязкости по зайцу, недостаток чутья, а иногда и вопиющая тупость, то есть неспособность справиться с уловками этого хитреца, но вместе с этим уникальные способности и желание гонять все виды копытных. Зачастую достаточно одного удачного выстрела и вы имеете незаменимого помощника в этом деле, но тогда про зайцев и лисиц забудьте.

С борзыми ситуация значительно сложнее. «Порода не стоит на месте, она, безусловно, изменяется, но в рамках стандарта. Современные отечественные русские псовые стали более элегантными, более блесткими, нежели псовые 30-40 лет назад.

В западных странах борзая также изменяется — на наш взгляд в худшую сторону. Растет в высоту и грубеет» — слишком деликатно написала в своей книге «Русская псовая борзая» эксперт Всесоюзной категории Галина Викторовна Зотова (Москва, «Аквариум», 2003 г.).

К сожалению, и у нас в России с ростом борзых далеко не все благополучно. Сравнительно недавно в Интернете на форуме мифического «Международного клуба русская псовая борзая» прошла оживленная дискуссия на эту тему.

«В этой дискуссии затронута, на мой взгляд, весьма нетрадиционная тема о богатстве породной палитры, как залога породной пластичности.

Породное поле обладает значительно большей вариабельностью. И слава Богу! Что потребует от породы завтра? Какие ее качества востребуются? В моде есть два понятия претт-а-порте (это фабрично исполненная, растиражированная, доступная средним слоям населения одежда) и от-кутюр супер эксклюзив, полет фантазии, от которого всегда питается претт-а-порте. Так и в породе, всегда должнен быть сохранен вариабельный потенциал» — весьма изящно изложила свою точку зрения Мила Пантелеева (07.04.04).

«Супер эксклюзив от-кутюр», «полет фантазии» и «залог породной пластичности» не что иное, как кобель высотою в один метр.

«Когда выхожу со своим метровым кобелем гулять, ко мне постоянно подходят люди и выражают очень эмоционально удивление и восторг. Они спрашиваю: «Боже мой, что за удивительный зверь?» А я отвечаю: «Это шедевр русского разведения — русская национальная гордость, русская борзая, русский волкодав!» — поставила точку в дискуссии Ника Тырданова (12.04.04) восхищаясь своим метровым «волкодавом».

Лет двести назад, после первого же выхода в поле «этот шедевр русского разведения», получив самое унизительное для борзой прозвище «водовоз», болтался бы на осине, а сейчас не в меру экзальтированные дамочки из расплодившихся, как тараканы, кеннел-клубов, носятся с ним, как курица с яйцом, и, прикрываясь высокопарной демагогией, дурят голову «средним слоям населения». Вступать в спор с милами и никами — пустая трата времени. Они пытаются изобразить из себя творцов с большой буквы, возвышенные души которых в гармонии с просветленным сознанием создают шедевры. По сути, усердно создаваемые ими образы светлых романтических натур, их восторженность и безудержное стремление к прекрасному — всего лишь маска, за которой скрываются личины прожженных дельцов от кинологии, о чем красноречивее всяких слов свидетельствуют умопомрачительные цены на щенков.

Можно до бесконечности смеяться над наивными попытками барышень-борзятниц декоративного разлива, имеющих самые смутные представления о псовой охоте, спрятать свои меркантильные интересы за откровенным словоблудием. Не о них речь. Проблема с переростками намного серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Что делать эксперту, если, не дай Бог, подобный «шедевр» приведут на выставку охотничьих собак? Какую оценку поставить «русскому волкодаву», у которого всего одно лишь несоответствие стандарту — рост на полметра выше предела?

Хочешь падай, хочешь стой, а «отлично» ему дай и не греши, поскольку в соответствии с действующим стандартом, любое, сколько угодно большое отклонение от его верхнего предела является всего лишь недостатком.

Известная английская заводчица Хиллари Хармер в неоднократно переизданной книге «Собаки и их разведение» писала: «Одна из величайших трагедий, постигающих собаковода, — это так называемая «питомниковая слепота» Этот термин означает, что собаковод не видит недостатков у разводимых им собак, но очень хорошо умеет разглядеть недостатки поголовья других питомников. Имеется, однако, еще один, возможно, даже больший недостаток у собаководов, — так называемая «породная слепота». Это случается, когда недостаток не только вполз, а уже и укоренился в породе, а эксперт на ринге пропускает его, так как очень немного есть собак, не имеющих такого недостатка. В конце концов, недостаток становится принятым для породы. Так было, например, с вывихом коленного сустава»,

Переростки медленно, но уверенно заполняют ринги русских псовых борзых. Ситуация обязывает президиум РФОС ужесточить требования стандарта по данному разделу, памятуя мнение Петра Михайловича Губина, которое разделяли все без исключения отцы-создатели породы: «Более девятнадцати вершков (84,55 см, П.С.) борзых собак не бывает, и этот-то рост встречается у борзых очень редко. Настоящий рост крупной борзой должен быть около восемнадцати вершков в наклоне» (80,1 см, П.С.).

Прошлое, настоящее и будущее связаны между собой незримыми духовными нитями. Как фундамент, силовые опоры и перекрытия обеспечивают устойчивость архитектурному сооружению, так и эти триединые временные категории обеспечивают стабильность историческим процессам. Забвение, предвзятая оценка, а тем более искажение прошлого деформируют настоящее, а это в свою очередь корежит будущее. Вот почему история требует к себе бережного отношения. Книга А. Оболенского, поставившая с ног на голову прошлое русской псовой борзой, таит в себе немалую потенциальную опасность для породы. Чтобы выправить нездоровый крен пришлось проанализировать весь собранный «фактический» материал, оказавшийся на поверку мыльным пузырем. Ни один из приведенных им «убедительных аргументов» ни в коей мере не опроверг гипотезу выдающихся русских кинологов о путях появления на Руси отечественных пород борзых и гончих.

К великому сожалению приходится констатировать, что отечественная кинология настолько деградировала, что многие современные эксперты не в состоянии понять непревзойденных специалистов позапрошлого века. Так что уж говорить о современной молодежи, неспособной сделать ни одного сколько-нибудь значимого самостоятельного шага.

Оболенскому, если его действительно волнует судьба русской псовой борзой, следовало бы на деле доказать свою состоятельность, продемонстрировав на выставках, а главное, в поле, борзых, близких по своим достоинствам к его идеалу. Иначе весь его запал и высокоумие со стороны будет казаться проявлением черной зависти, и вместо работы во благо он будет работать во вред.

И последнее. Пока Алексей Анатольевич не поймет, что с точки зрения псового охотника в его предложении сравнить: «продолжительную травлю газелей в полупустынях Северной Африки и островную охоту из-под гончих в дремучих лесах Скандинавии и Центральной Европы на разнообразных животных — от зайцев и мелких копытных до оленей, кабанов и волков», имеет место пять грубейших ошибок, ему не следует касаться темы псовой охоты, дабы не вносить сумятицы в головы неискушенных читателей полнейшими абсурдами типа: «островной охоты из-под гончих в дремучих лесах Скандинавии». По смыслу или, вернее, из-за его отсутствия эту фразу можно смело поставить в один ряд с некогда знаменитым перлом: «голубой песец на ветке».