Начало устройству зверинцев – зоологических садов в Петербурге положено было Петром Великим. Петр очень интересовался всякими редкостями, «раритетами», как тогда говорили, диковинными зверями и птицами, уродами – «монстрами», древностями, археологическими находками, сознавая научное и общеобразовательное значение естественно - исторических, как и археологических коллекций. Устраивая кунсткамеру, приказывая доставлять отовсюду диковинки, монстров, рождающихся « как в человеческой породе, так и в зверской и в птичьей», Петр старался рассеять суеверное понятие «невежд», думавших, « что такие уроды родятся от действа дьявольскаго через ведовство и порчу». Одновременно с изданием указа о собрании редкостей Петр I сделал несколько распоряжений о привозе в Петербург из различных мест птиц и зверей редких пород. В Астрахани велено было (в1718 году) ловить и присылать в Петербург редких птиц и зверьков, затем (в 1720 году) купить в горах и выслать в Петербург бобров и барсов, выдрав у них когти и вытащив зубы «спиртом витриольным» ( купоросным маслом?) или крепкой водкой. Гетман Скоропадский должен был прислать из Малороссии « диких коз и других зверьков и птиц»; голландский резидент Брант – «разных птиц для зверинца» вместе с разными травами для ботанического сада.
Подробных сведений о зверинце, устроенном Петром Великим, к сожалению, не сохранилось. Мы имеем только от 1721 года краткое описание находившегося в Летнем саду зверинца, или, вернее, птичника, так как различных птиц редких пород здесь было гораздо больше, чем зверей. Летний сад в то время имел продолговатую форму. С восточной стороны его находился Летний дворец, с южной – оранжерея, с западной – большой луг (Царицын) и с северной – река Нева. На берегу Невы, почти у самой воды, стояли три крытые галереи, и от средней галереи шла широкая аллея с фонтанами. На этой аллее была устроена площадка со статуей и большим фонтаном; около них находился пруд, с беседкой посредине, на котором свободно плавали гуси и утки, совершенно ручные. Тут же устроены были птичник и зверинец. Птиц было очень много; Бергхольц называет орлов, черных аистов, журавлей; некоторые из них гуляли на свободе, другие помещались в клетках. В особом домике было множество прекрасных редких голубей. Большая, сплетенная из стальной проволоки клетка, с круглым верхом, наполнена была всякого рода маленькими птицами, которые летали в ней целыми группами, садясь на посаженные внутри ее деревца. Зверей было немного. Бергхольц обратил внимание на дикобраза: «очень большого ежа, имеющего множество черных и белых игл до 11 дюймов длиною», затем на синюю лисицу и соболей.
Близ Летнего сада с описанным зверинцем, в одном из домиков, стоявших на Царицыном лугу, помещались при Петре Великом слоны, присылавшиеся ему в дар от персидского шаха. Первый слон был доставлен из Персии вскоре после основания Петербурга; когда этот слон, поражавший всех своей величиной, пал, то персидский шах прислал в Петербург в 1723 году другого слона, которого поместили в том же домике, где находился первый. Бергхольц видел обоих этих слонов и говорит, что присланный в 1723 году был гораздо меньше первого, которого он осматривал в 1743 году, но зато был очень хорошо приручен, брал хлеб из рук и «охотно играл с приставленными к нему людьми, поднимал их хоботом высоко от земли».
Зверинец, устроенный Петром Великим, живо интересовал современное общество и не заглох после его смерти. Императрица Екатерина I неоднократно осматривала диковинных зверей и птиц. Так, по записям камер-фурьерского журнала, 29 июля 1725 года она вместе с герцогом Голштинским смотрела слона, который был выведен на луг против Летнего сада; 30 сентября 1726 года «изволила смотреть тюленя большого, из Невскаго монастыря». Как при Екатерине I, так и в последующие царствования зверинец постоянно, хотя и без системы, пополнялся различными птицами и зверями, привозившимися с окраин России и из-за границы.
В царствование Анны Ивановны, большой любительницы охоты и травли зверей, возникло в Петербурге несколько зверинцев, зверовых и охотничьих дворов, на которых, кроме коллекции редких зверей и птиц, содержались также звери , предназначавшиеся для ружейных охот императрицы, наконец, собаки вновь устроенной при дворе псовой охоты. Об этих зверинцах и охотничьих дворах мы имеем довольно обстоятельные сведения, относящиеся к последним годам царствования Анны Ивановны и к царствованию Ивана Антоновича.
Главный Зверовой двор помещался в том месте, где теперь находится дом военного министра, Инженерный замок и Михайловский манеж. Он занимал обширное пространство, обнесенное вокруг высоким деревянным забором; одной стороной, где были главные ворота, примыкал к каналу, через который перекинут был мост. На дворе устроен был ряд покоев для зверей; в апреле 1741 года покои были переделаны, причем под стены был подведен каменный плитный фундамент « для лучшей зверям теплоты». В одном из покоев помещались две львицы, каждая в особой «светлице»; одна львица доставлена была еще до 1737 года, другая – в 1739 году из Англии; в клетке вместе с ней жила маленькая собачка. В 1741 году клетка была переделана: под ящик были подделаны валы, «чтобы можно было для содержания оной львицы летним временем на двор оный ящик из покоя вывозить». В другом покое содержались два леопарда, «бабра», как их тогда называли. Один «старый бабр» давно уже находился в Петербурге, другой доставлен был в 1740 году хивинским послом. В остальных двух покоях помещены были рысь, черно-бурая лисица и три мартышки. В особом «остроге», огороженным тыном, с пятью дверями и двумя окнами с железными решетками содержались 4 белых медведя. Внутри острога был вырыт пруд, обложенный по берегам досками и имевший четыре спуска к воде. По сторонам пруда были выстроены небольшие амбары, в которых, собственно, и помещались белые медведи, по одному в каждом. Близ зверового двора устроен был Ауроксов двор, в котором содержались дикие быки, илиауроксы. Находившиеся здесь ауроксы пали около 1735 года; прусский король в 1739 году прислал в подарок императрице Анне Ивановне 8 ауроксов, но и эти также очень скоро померли. В сентябре 1741 года на опустевшем дворе была отведена квартира обер-егерю Бему, а через месяц после этого здесь были помещены голландские коровы.
Отдельно от зверового двора был расположен на берегу реки Фонтанки, на лугу, против Летнего дворца, Малый зверинец, в котором содержались американские олени. В начале 40-х годов Малый зверинец занимал весьма большое пространство, обнесенное деревянной оградой с несколькими воротами. В 1738 году здесь находилось восемь индийских оленей; в 1740 году к ним присоединены были десять малых оленей ( малой американской дичины), привезенных в том же году их Англии. Яхт-штатом 28 января 1741 года положено было содержать при охотах 20 американских оленей, и к концу этого года число их уменьшилось с 30 до 22. Кроме этих оленей, в Малом зверинце содержались в 1739-1740 годах также две иностранные малые дикие козы.
Малый зверинец поручен был особому смотрителю, должность которого в 1738 году занимал егерь Качман,а в 1741 году егерский ученик Коев.
Слоны так же, как американские олени, содержались совершенно отдельно от общего зверинца – зверового двора, в особом Слоновом дворе, находившимся на берегу реки Фонтанки, между Симеоновским мостом ( который тогда устроен был несколько выше по течению реки, чем теперь) и « Прешпективной улицей» (Невским проспектом). Слоновый двор занимал большое пространство; протяжение его по проспекту равнялось 45 саженям; на берегу Фонтанки устроена была слоновая площадка для прогулки слонов. В 1737 -1740 годах на Слоновом дворе содержался только один слон, привезенный из Персии в 1737 году. Вслед за тем, в1741 году, здесь помещено было 14 слонов, которых прислал Шах-Надир, или Кули-Хан персидский. Слоны эти составляли только часть богатых даров персидского шаха, который после покорения Индии искал дружбы русского правительства, имея в виду войну с Турцией; кроме 14 слонов, он прислал 2 октября 1741 года 30 верблюдов и много драгоценностей из сокровищниц индийской столицы Дели. В ожидании прибытия слонов канцелярия обер-егермейстерских дел поспешила построить для них «амбар» на Слоновом дворе. Сначала думали поместить их на Лиговке, но вода этой речки оказалась «известковатой и твердость в себе имеющей», и специалист Асатий, «слоновый учитель», признал ее вредной для купания слонов. На Слоновом дворе построили три высоких, светлых амбара, с топками наружу, так как, по заявлению Асатия, « слоны противного воздуха терпеть не могут». Особая теплая храмина приготовлена была для слона и слонихи, «обыкших в одном месте быть». На постройку двух только амбаров затрачено было 5 000 рублей. Кроме того, сочли необходимым исправить дороги и мосты в Петербурге и окрестностях по пути следования слонов, « дабы им не могло быть какого повреждения». Мосты: Аничковский, близ Зимнего дворца, через Мойку против Мошкова переулка и другие найдены были в « немалой ветхости», до такой степени, что настилка на них «во многих местах пробивалась». Среди этих приготовлений забыли сделать распоряжение об отпуске корма для слонов. Командир придворной охоты, полковник Трескау, оказался в крайне затруднительном положении и только через несколько дней после прибытия персидского посольства добился от дворцовой конторы отпуска кормовых припасов. Вскоре обнаружился и еще один крупный недосмотр; привязи и запоры у амбаров, в которых помещены были слоны, оказались недостаточно крепкими.16 октября слоны, «осердясь о самках» начали буйствовать, сорвались с привязей, разломали двери и ушли. Два из них вскоре были пойманы, а третий « пошел через сад, изломал деревянную изгородь, прошел на Васильевский остров и там изломал Сенат и Чухонскую деревню». Но здесь беглец, наведший панику на весь город, был пойман и водворен на место. Слоновщик Ага-Садык настоятельно просил выдать ему для привязи слонов толстые железные цепи и кольца. Просьбу его еще не успели удовлетворить, как на следующие же утро четыре слона снова сорвались с привязи, ушли, сломавши ворота, и «много беды наделали в городе». Вслед за тем Слоновый двор едва не сгорел со всеми слонами от небрежности истопников, и вследствие этого для надзора за слоновщиками назначен был особый комиссар, которому дана была строгая инструкция.
Зверей редких пород было много, но не было благоустроенного зверинца. Зоологические коллекции размещены были в отдельных дворах; Зверовом, Ауроксовом, Слоновом, Малом зверинце, разбросанных в разных местах от Невы вверх по Фонтанке на большом пространстве.
Кроме зверей, размещенных в указанных дворах, в придворной охоте имелось еще несколько черных медведей; они также помещены были совершенно особо, в медвежьих дворах за Невой, около Охты. Сначала, в 1738 году черные медведи содержались в мясных рядах, куда они были отданы на прокорм от императорской охоты. Случилось, что один медведь, сорвавшись с цепи, загрыз до смерти малолетнюю девочку. Тогда по приказании. Анна Ивановны для помещения медведей были устроены особые дворы, огороженные палисадником, около Охты в отдалении от города.
Среди этих медведей несколько было ученых. Такие медведи в то время встречались во многих местных домах. Однажды императрица Елизавета Петровна, заехав в Александро-Невскую лавру, увидела у архиепископа Феодосия ученого медвежонка, обученного приказным келейником монастыря.
Разного рода птицы содержались отчасти в Летнем саду, а главным образом, в Первом дворцовом саду, где устроены были для них большие клетки, называвшиеся менажерией (menaderie). В этой менажерии содержалось большое количество различных маленьких птиц: соловьи, журавлики, зяблики, подорожники, снегири, овсянки, реполовы, дубоноски, Иры, чижи и чечетки. Более крупные птицы, страусы и другие, а также звери помещались в саду, в особых «покоях». Ловчих птиц: соколов, кречетов и ястребов здесь не было. В места, где содержались птицы, публика не допускалась. Для ловли птиц канцелярия от строений, заведовавшая менажерией, посылала в провинцию особых охотников. В том же Первом дворцовом саду содержалась под надзорам егеря дичь, предназначавшаяся для охот императрицы, тетерева и куропатки; в 1740 году здесь было 14 пар тетеревов и до 110 пар куропаток. Придворная псовая охота, устроенная, как мы указали выше, в 1733 году, помещалась первоначально в так называвшемся старом псарном дворе. В 1740 году ее перевели, по высочайшему повелению, в загородный двор обер-егермейстера Волынского, взятый в казну после его казни и получивший затем название егерского двора. Двор этот стоял на реке Фонтанке у Обухова моста и состоял из 15 жилых барских покоев и 10 людских. Все эти покои были переделаны сообразно их новому назначению, и к ним пристроено было 12 новых покоев и две большие «светлицы в 10 сруб». Для собак устроили особые, огороженные досками, дворы; здесь же построили кузницу для изготовления ружей ко двору ее величества. № сентября 1740 года вся псовая охота, в составе 195 собак и 63 служителей, была уже на дворе Волынского, хотя перестройки не были окончены; сооружение новых помещений и приспособление старых затянулось до мая 1741 года.
Придворную охоту в это время составляли: собственная охота ее величества, своры собак правительницы Анны Леопольдовны и ее супруга и своры, конфискованные у Артемия Петровича Волынского и у бывшего регента Бирона. При собаках правительницы Анны Леопольдовны состоял придворный егерь Пфицман, а при собаках ее мужа – егерь Мулий. В сентябре 1740 года всех собак при петербургской псовой охоте ее величества числилось 185; из них: для травли оленей – 60, для травли зайцев – 60, борзых – 19, русских различных родов – 15, больших меделянских – 21, такселей – 6, датских – 2 и трюфельных – 2 и 52 охотничьи лошади. Штатом 22 сентября 1740 года число собак было сокращено до 138; именно положено было держать: для травли оленей – 60, для травли зайцев – 60, борзых 12, больших меделянских 4, и «для труфли» - 2. Лошадей было положено иметь 20. Почти такое же количество собак, именно 124 штуки, имелось в охоте принцессы Анны Леопольдовны и ее супруга. Последующие сведения о числе собак относятся к 1773 году, когда штату положено было иметь при псовой охоте 30 борзых, 100 гончих (составивших две стаи), 12 мордашек, 4 духовных и 2 легавых собаки, всего 148. В 1773 году легавые собаки имелись также в егерской охоте; биксен-шпаниеры и егеря обязаны были содержать каждый по две собаки, а егерские ученики – по одной; всех же собак при егерской охоте состояло около 44. Судя по вышеприведенным спискам, преобладающими породами среди собак придворной охоты были: борзые, гончие, меделянские, датские, легавые, таксы, или «таксели», бассеты, хорты и русские. Особенно замечательны были так называемые биклесы, или малые гончие, выписанные Анной Ивановной из-за границы. Все перечисленные породы собак предназначались или для травли зверей – медведей, волков, кабанов, оленей, лисиц, зайцев и т.п., или для ружейной охоты за дичью, или же, наконец, для приискания трюфелей. В большом количестве собаки приобретались за границей - во Франции и Англии. Например, в 1740 году русский посол при французском дворе князь Кантемир купил для императрицы 34 пары собак из породы бассетов (коротконогих), заплатив за них 1 100 рублей; доставка этих собак в Петербург обошлась в 281 рубль. Вместе с собаками для ухода за ними в Петербург прибыли французские пикеры, Жан Дюбуа и Люис Жое. В том же году посланником князем Щербатовым приобретено было в Англии, через посредство английского охотника Смита (бывшего на службе при охоте первого министра Роберта Вальполя), 63 пары различных пород собак – гончих, биклесов, борзых и хортов; собаки эти, с доставкой в Россию, обошлись в 481 фунт стерлингов, до 2240 рублей по тогдашнему курсу.
О состоянии описанных выше зверинцев в царствования Елизаветы Петровны и Екатерины II мы имеем только немногие отрывочные сведения. Коллекция зверей в это время пополнялась еще более случайно, чем раньше, и они не увеличивались , а уменьшались. О некоторых отделах зверинца, как, например, об ауроксовом дворе с дикими быками или о малом зверинце с американскими оленями, вовсе не встречается сведений в источниках второй половины XYIII века. На зверовом дворе в 1773 году содержались только 2 барса, 1 каракал, 4 соболя и 4 лисицы, 3 рыси, 1 волк и 1 песец. Львов и леопардов уже не было. Для птиц содержавшихся в менажерии первого Дворцового сада и отчасти в Летнем саду, устроен был при Екатерине II птичий двор близ Итальянского сада, на Лиговском канале; вместе с птицами сюда были перемещены и некоторые звери, содержавшиеся в названных двух содах. В 1773 году этот птичий двор изъят был из ведения канцелярии от строений и передан « по приличности» в обер-егермейстерское ведомство. Слоновый двор при Елизавете Петровне, в 1744 году, был переведен с Фонтанки на «Невскую перспективу», к урочищу «Пеньки». К началу царствования Екатерины II слонов здесь оставалось немного, и в 1763 году, по заявлению обер-егермейстера, из числа 14 слонов, присланных из Персии в 1741 году, «пала последняя слониха». «Престарелые азиатские служители» - слоновщики были отставлены от службы, и опустевший слоновый двор решено было уничтожить: строения находившиеся на этом дворе, императрица Екатерина приказала в 1763 году перенести на егерский двор (бывший Волынского), что на Фонтанке, у Обухова моста. Повелев представить планы и сметы работ по переноске этих строений, императрица вместе с тем заметила, что указанный егерский двор «для всего егерскаго корпуса весьма доволен быть может». Обер-егермейстер Нарышкин воспользовался этим случаем, чтобы возбудить вопрос о сосредоточении в одном месте всех зверовых и охотничьих дворов Петербурга и о постройке для них новых зданий. Он не замедлил представить императрице проект обширного каменного здания, с красивым фасадом, которое предполагал построить на берегу реки Фонтанки и по Царскосельской «прешпективной» улице. Рядом с этим домом предполагалось, в виде экономии, построить несколько деревянных зданий « на каменных жилых погребах».Вся это постройка по смете была исчислена в 95 000 рублей с лишком. Не рассчитывая, проект каменного здания ввиду его дороговизны будет утвержден императрицей, Нарышкин одновременно представил другой проект постройки для императорской охоты более простых деревянных зданий вне черты города, за семинарией Невского монастыря, по берегу Невы, на пустом болотистом месте. Вся постройка за Невским монастырем должна была состоять из шести отдельных дворов. На первых двух дворах предполагалось выстроить: церковь, дом для канцелярии, лазарет, связь для церковнослужителей, два покоя для школьников. Третий двор предназначался для помещения зверовой охоты и ее служебного персонала. Здесь наше внимание останавливает железный тын, предназначавшийся «для выпуску на воздух зверей». На четвертом дворе предполагалось возвести ряд помещений для птичьей охоты, временно проживавшей в Петербурге, а также помещение для служителей, состоявших при различных мастерских (рисовальной, ружейной, ложенного дела и прч.). Пятый двор предназначался для Егерской команды и шестой – для псовой охоты. Кроме постройки различных покоев и служб, на этих дворах предполагалось вырыть несколько прудов. Ни один из рассмотренных проектов не был утвержден императрицей, и С.К. Нарышкину пришлось ограничиться ремонтом крайне обветшавших старых зданий обер-егермейстерского ведомства, на что в 1769 году ему ассигновали 3 000 рублей.
Вопрос о сооружении новых зданий и о соединении всех охотничьих учреждений Петербурга в одном месте вновь был возбужден спустя с лишком десять лет, при обер-егермейстере князе П.А. Голицыне. Петербургские учреждения императорской охоты были расположены в четырех местах: подле Обухова моста, на «Невской перспективе» близ Преображенского полка и в так называемом Итальянском доме, где помещалась руст-камера. Во всех этих местах постройки, кроме руст-камеры, были деревянные, и все были «в крайней ветхости»; на починку их ежегодно употреблялась «знатная» сумма. Следуя мысли своего предшественника С.К. Нарышкина, обер-егермейстер князь Голицын проектировал постройку нового общего каменного здания для всех учреждений своего ведомства. Но он не просил на это никаких специальных ассигнований. Князь Голицын предполагал строить новое здание по частям, на остатки от обычных штатных сумм, обещая «со всеусердною тщательностью» откладывать на постройку ежегодно по 10 000 рублей; за предшествовавшие годы ему удалось уже скопить 35 000 рублей остатков. Князь Голицын замечательно экономно, «с хозяйственным попечением» вел дела своего ведомства; он установил правильные покосы трав в зверинцах, тщательный сбор буреломного леса, который до него пропадал почти даром; с другой стороны, уменьшил цены на провиант и фураж и расходы по перестройке служительских квартир и зверинцев. Проект расчетливого обер-егермейстера внушил полное доверие императрице, и 14 апреля 1780 года она повелела приступить к постройке новых зданий для императорской охоты. Составление планов и фасадов нового здания императрица приказала поручить выписанному из Италии архитектору Тромбару. После этого, однако, прошло еще шесть лет, прежде чем князь Голицын мог приступить к осуществлению своего проекта. Архитектор Тромбар составил план одноэтажного здания: Екатерина нашла «экономичным» построить здание в два этажа, а затем в три. Сначала она решила поместить его на Песках, затем признала более удобным отвести для строения охоты место по Царскосельской дороге, за городским валом. Дворцовая канцелярия затруднилась выдать обер-егермейстеру его сбережения из остатков от сметных сумм, вероятно, потому, что истратила их на другие надобности. Только после особого повеления императрицы дворцовая канцелярия уплатила свой долг обер-егермейстерскому ведомству, превышавший в 1783 году 100 000 рублей. Подрядчики, приглашенные на торги, запросили необычайную цену в 500 000 рублей, и князю Голицыну с большим трудом удалось снизить ее до 360 000.
Только к началу 1785 года все эти затруднения были устранены; 5 февраля 1785 года новый проект трехэтажного здания был утвержден императрицей, и в марте следующего года работы были начаты. Часть здания была сооружена через два года, но весь план выполнен был только к концу царствования императора Александра I.